Отец после бомбежки эшелона, в котором ехал с одного фронта на другой, был изранен весь, оказавшись под обломками вагона.
Он год лежал в госпитале, врачи извлекали выходившие из его тела осколки и дважды ломали неправильно сраставшиеся раздробленные кости на ногах.
Дядя, мамин брат, в самом конце войны за драку оказался в штрафбате, дошел до Берлина и брал его, но почему-то остался без единой награды.
Не знаю, что там произошло, но уже в мирное время разобидевшийся на такую несправедливость дядя Гриша часто ссорился со своим младшим братом Иваном, который, являясь политруком, Победу встретил в Чехословакии и наградами обделен не был.
Однажды дед, будучи у нас в гостях, с отцом просидели за столом всю ночь, вспоминая годы войны.
А с ними и я, совсем мальчишка, не сомкнул глаз, слушая правду о сражениях, окопной грязи, вшах, трупах и т.д. Война, по их словам, была совсем не такая, какую показывают в современных художественных фильмах, поэтому смотреть «стрелялки», начиненные враньем, я не люблю.
Перед службой в Армии я работал шлифовщиком, а в соседнем цехе у нас трудился бывший фронтовик-танкист. Вместо ступней у него были протезы, однако Алексей Иванович ходил без костылей, только походка была странная, ковыляющая.
Будучи инвалидом, он работал на производстве, наплавлял слой баббита на вкладыши коленчатых валов для сборки двигателей во время капремонта и был охотником, а на охоту ездил на мотоколяске с ручным управлением. И никто у него медицинскую справку не спрашивал.
Охотился фронтовик осенью на уток. Складную лодку, борта которой были деревянные, а днище из транспортерной ленты, привозил с собой к озеру на своем транспорте для инвалидов. Еще он охотился на серых куропаток, куропачей, как их называл, устраивая засидку вблизи водопоя.
Другие охоты безногому танкисту были недоступны. Владел Алексей Иванович курковой одностволкой ИЖ-17, многим послевоенным охотникам верой и правдой служило это простое, но надежное ружье, патроны снаряжал в металлические гильзы с капсюлем — центробоем, а дробь катал вручную, используя две чугунные сковородки.
Дробь получалась крупная, где-то между «двойкой» и «единицей», не совсем подходящая для охоты на уток и куропаток, но безногий охотник стрелял метко и всегда бывал с добычей.
На работе, во время перекуров, фронтовик иногда рассказывал о войне: один его рассказ я запомнил на всю жизнь.
Сосед Алексея Ивановича по госпитальной палате, также безногий и полуслепой танкист, плакал не по потерянным ногам и утраченном зрении, а когда о своем друге, командире танка, вспоминал.
Их танк заглох на въезде на мост-переправу и перегородил дорогу. Молоденький механик-водитель суетился с тросом, чтобы оттащить танк в сторону другим танком, но что-то у него не получалось.
Из подъехавшего штабного виллиса вылез майор — штабист, выхватил пистолет и, не разобравшись с вопросом, кто механик-водитель, парнишку застрелил.
Дорогу освободили. Виллис первым поехал по мосту, а когда стал подниматься на крутой противоположный берег, командир танка запрыгнул в башню, навел орудие на виллис и произвел выстрел.
От виллиса только колеса в разные стороны полетели, а в нем, кроме майора, еще какой-то важный чин находился. Трибунал приговорил командира к расстрелу.
На войне было всякое. Только судить о ней людям, там не побывавшим и даже в армии не служившим, более того, ничего не слышавшим от непосредственных участников той страшной бойни, надо бы не столь категорично, как сейчас оно звучит с экрана телевизора.
Иногда этот негатив тошно слушать. И память о спасителях Европы от коричневой чумы, покалеченных, замученных в концлагерях или погибших в боях, не следует осквернять нелепыми подозрениями и домыслами. Не по-людски это.
Источник: ohotniki.ru
