Друг моего дяди и верный товарищ по охоте, потомственный донской казак Савва Пантелеевич, небольшого роста, крепенький, лысый, зато с большими пушистыми усами, поднимал руки себе по грудь: «Сюда башкой достанет, верь мне. Гусь супротив него цыплок! Промеж дудачиных ног пройдет».
При этих словах в разговор «влезала», по выражению Саввы, моя тетка: «Ну, чего мальчонке голову забивает, чего языком мелет! Дай пацану поесть».
Потом, угощая меня пышками, с пузырящимся на поджаренной корочке маслом, приговаривала: «Кушай, кушай – быстрее охотником станешь!»
Под воркование тетки быстро жевал угощение, обжигая пальцы и губы, а Савва, подмигивая с кивком в теткину сторону, заключал: «Коммандер!» и продолжал свой рассказ:
– Выехали, это самое, в степь. Пора сенокосная. Коней распрягли, пустили, кругом трава – во! А сами дела справляем. То да се, и ночь тута. А зарей хватился я, а коней не видать! Побег в степь. И туда глянул, и сюда – пропали кони.
Вижу только дудаки зорюют. Топчутся вроде индюков, норовят один другого долбануть носом, ударить крылом. Мне все видно, я в балочке, а они на вершине, позади располыхивается заря…
Выпучил я глаза на энтих дудаков, а по телу озноб. Шасть к ним, пригинаюсь, почти на карачки становлюсь. И хорошо, парень, что в ту пору кнут со мной был. Ка-ак припустит дудак, крылы расставил, да ка-ак кинется ко мне! Оторопел я. А нос, вижу, у него здоровенный. Трахнет тем носом – очень даже просто.
Дудак-то рассерчал, он же не звал меня в гости. И сам не помню, как кнутом замахнулся, боронясь от сатаны. Ушел я от греха – дудак с кем хошь полезет в драку.
Всяких былей-небылей про дудаков наслышался я и от других охотников. И представлялась мне эта птица в каком-то ореоле – гордой, безбоязненной, готовой постоять за себя, свою честь и достоинство.
Уже значительно позже, охотясь на серую куропатку, мне довелось несколько раз видеть, как в туманные дни огромные птицы тянули, как говорят охотники, над степью. Смутно обозначались их тела с распростертыми крыльями, вытянутыми шеями.
Мерно взмахивая метровыми крыльями, дудаки величаво проплывали в плотном тумане, желанные и недоступные.
Однажды выпало охотничье счастье моему отцу Евгению Яковлевичу, тоже потомственному казаку. Стоял он на вечерней заре в кустах, на берегу заросшего камышом Старого Донца – притока Северского Донца.
Надеялся отец на встречу с утками, поэтому и патроны были с дробью № 4. Сквозь легкий туман темными пятнами проступали окружающие кусты и заросли тростника. Отец чутко вслушивался: не донесется ли частое-частое посвистывание острых утиных крыльев, осторожное кряканье.
Что-то темное завиднелось в тумане, надвигается… Неясно обозначилось туловище, огромные крылья. Вскинув ружье, отец нажал на спуск. Дудак, перевернувшись в воздухе, свалился в кусты.
Отец побежал к добыче, но куда же запропастился дудак? Недвижны кусты. «Ушел!» – от такой мысли сжалось охотничье сердце, и словно что-то потащило отца вперед, через чащобу кустов.
Пусть все труднее дышать, пот заливает глаза – только бы не отстать, не потерять дикую птицу. Она сейчас желаннее всего на свете!
За кустами показалась прогалина. И в это мгновенье затаившийся подраненный дудак поднялся во весь свой рост. Большая птица воинственно ринулась на преследователя с висящим правым крылом.
«Не уйдет!» – с торжеством подумал отец. В это время сильный клевок обжег ему щеку. Закрывая лицо руками, сохраняя глаза, отец поворачивался спиной к разгневанной птице. Видя, что ему не совладать с добычей, отец, когда дудак отбежал в сторону, еще раз выстрелил в него.
Много лет спустя, вспоминая это, отец с неизменным уважением отзывался о храброй птице.
А мне не повезло на степных великанов. Несколько раз встречался с ними, но издалека. Пролетят стаей, рассядутся в открытой на все стороны степи, пощипывают траву. Но подойти к ним – не думайте. Напрасная затея. Ты шаг к ним, они шаг от тебя. Наскучит – разбегутся по равнине живыми самолетами, наберут высоту и скроются из глаз.
Мой дядя несколько раз добывал дудаков, охотясь подъездом на телеге, запряженной лошадью. Возница правит лошадью, идущей постепенно сужающимися кругами, в центре которых стая дудаков с обязательным «недремлющим часовым». Лошади с телегой дудаки, как правило, не боятся.
Охотника не видно, он лежит под рядном, а в подходящий момент – вываливается на землю. И теперь самое главное – подогнать дудаков на выстрел. Но все это очень сложно и требует большого опыта.
Но были у меня и такие встречи с дудаками.
Однажды в поисках стрепетов мы с дядькой забрались далеко в степь. Полуденное солнце нещадно печет. Пойнтер Дэзи сильно притомилась. Поглядишь на собаку: «Эх, не дичь у тебя на уме, а ручей да клок тени для сна-отдыха».
Я уже высматривал место для остановки, чтобы передохнуть, да попалась балочка, заросшая терновищем и шиповником. Созревшие травы, вроде повители, перепутали кусты. Пробираясь через них с надеждой вспугнуть дичь, я совсем выбился из сил, что уж говорить о дядьке. А на собаку жалко смотреть – ни вперед, ни назад, запуталась в повители, аж повизгивает от обиды.
Помогаю ей выбраться, она благодарно вильнула хвостом и рывком пошла вперед. В какой-то миг вижу, что ее голова резко поворачивает вправо, тело замирает… Обдав меня ветром, словно из-под земли передо мной вскинулась, вся цветом в бурьян, птица.
Раскрылись белые подкрылья. По-гусиному расщеплен клюв, издает шипение. Мелькнул пронзительный, дикий глаз. Судорожно подбирая длинные ноги и с силой взмахивая крыльями, тяжелая птица отрывается от земли…
И снова обдает ветром. Одна за другой из-за кустов вырываются три буро-пепельные птицы, чуть поменьше первой.
«Дудачиха с выводком!» – я, не видя мушки, не видя ничего, вскидываю «Зимсон».
Почти в одно время гремит дуплет. С силой размахивая крыльями, делая крен то вправо, то влево, старка с молодыми торопливо летит невысоко над землей. «Промазал! Какую дичь выпустил!» – в отчаянии сжимаю ружье.
Безотрывно гляжу вслед уносящимся птицам. Сколько лет минуло с той поры, а стоит вспомнить это – досада и горечь снова теснят сердце.
А был еще случай, когда охотился я на перепелов в Репных балках. Вышел на проселок, прошел немного и заприметил в пыли отпечатки крупных птичьих лап.
Сначала подумал, что гусиные, а потом усомнился: следы от одной птицы, а домашние гуси в одиночку далеко от жилья не встречаются, да и след трехпалый – не гусиный. Заволновался.
«Дудак! – решаю. – Не иначе!» Сменил мелкую дробь на крупную. Осторожно, с частыми остановками, продвигаюсь по проселку. Глаз от следа не отвожу. Вот он сворачивает на край, тянется, чуть приметный, по обочине. Губы жаром опалило – сухие. Остановился, не могу шагу ступить.
В какой раз оглядываю придорожье: вершок за вершком, кустик за кустиком. Пусто! А когда тронулся с места, в каких-нибудь десяти шагах от меня взметнулась огромная пепельно-бурая птица и закачалась в воздухе, уносясь прочь.
Стреляю правым стволом – дудак летит. Стреляю левым – летит. По-прежнему он для меня недосягаем! Факт есть факт, мог бы соврать, да совесть не позволяет.
Источник: ohotniki.ru
