Прошло чуть больше года после того июньского дня 1928 года, когда наш приятель приехал в нашу одинокую усадьбу в горной местности центральной Британской Колумбии. У него была для меня телеграмма из полиции в Эдмонтоне, и он должен был сообщить новость о том, что мой муж Уолтер Ример, волчатник, утонул в озере Лиланд – его каноэ опрокинулось во время сильного ветра.
Это было почти 40 лет назад, но я до сих пор помню, как поднесла руку к глазам, чтобы стереть внезапно набежавший на них туман, а принесший телеграмму мужчина подвел меня к стулу у кухонного стола.
«Вам лучше присесть», — сказал он.
Я оглядела своих троих детей. Олив, которой тогда было всего пять лет, стояла с широко раскрытыми глазами, не понимая всего происходящего. Вала играла со своим маленьким белым котенком, а Луи лежал на спине, вытянув пальцы ног. Что же будет с ними и со мной?
Олив прислонила голову к моей юбке и начала тихонько плакать по папе, а я почувствовал, как в моей груди образовался комок, мешающий дышать. Но сейчас было не время для слез. Если я плакала, то делала это вдали от глаз детей.
Мне было 26 лет, я была вдовой траппера с тремя маленькими детьми, акрами заросшей кустарником земли, почти не расчищенной и небольшим бревенчатым домом.
Это было незадолго до начала великой депрессии, периода, который канадцы моего поколения до сих пор называют «грязными тридцатыми». Тогда не было пособия на детей-иждивенцев. Я знала, что могу получать небольшое пособие каждый месяц, может быть, около 12 долларов на нас четверых, но не решалась просить об этом. Олив и Луис родились в Канаде, а Валя, как и я, — в США. Я боялась, что, если обращусь за помощью, Валю, меня или нас обоих могут выслать обратно в США. В первые же часы своего горя и одиночества я поклялась, что не допущу этого, что бы ни случилось. Теперь мы остались вчетвером, чтобы бороться с миром лишений и голода, но, по крайней мере, мы будем вместе.
Мой отец был траппером, а мать умерла, когда мне было восемь лет. Мы были счастливой семьей, но всегда оставались бедняками. И после того как я вышла замуж за Уолтера, его трапперский промысел тоже не приносил больших доходов. Я никогда не знала ничего, кроме тяжелой рабочей жизни, но теперь я была благодарна жизни за этот опыт. Я знала, что готова к предстоящим трудностям. Вокруг нашей усадьбы водилось много лосей, оленей, черных медведей, волков, кроликов, тетеревов, лисиц, норки и ондатры. Я решила, что сама стану охотником и ловцом.
У нас было немного денег, на которые можно было купить еду. Лошадей у нас не было, но я копала картошку, сгребала сено — делала все, что могла для наших немногочисленных соседей, чтобы заплатить за пользование их лошадьми. К следующей весне мне удалось очистить от кустарника и деревьев несколько акров хорошей земли.
Олив была экономкой, кухаркой и нянькой, пока я работала на улице. Я посадила огород и заготовила сено. Я охотилась на тетеревов и кроликов, а соседи помогли нам в первую зиму, подарив несколько килограмм лосиного мяса. Нам удалось прокормиться. Это была тяжелая работа, изо дня в день, когда с наступлением темноты приходилось тащиться в постель, а с рассветом выползать, чтобы начать новый день. Но, по крайней мере, у нас с детьми было что поесть.
Затем, в июле 1929 года, к нам пришел голод. Я не могла заставить себя влезть в долги к соседям и в отчаянии решилась на внесезонную охоту на лося. С теми немногими продуктами, которые у нас оставались, мы могли продержаться до тех пор, пока не созреет огородный урожай.
Мы не успели далеко отъехать в лес, как я начала замечать лосиные следы вдоль берега и изношенные лосиные тропы, ведущие вниз к реке. Потом мы обогнули поворот, и на травянистом месте стояла большая лосиха, понурив свою неуклюжую голову и набирая полный рот травы.
Я не хотела в нее стрелять и, возможно, оставлять ее теленка голодать, но не думаю, что когда-либо в жизни испытывала такое искушение, как в тот момент. Это большое животное означало, что мяса нам хватит до конца лета, а консервируя его, я смогу уберечь каждый его фунт от порчи.
Я тихо шла вперед, шепотом предупреждая детей, чтобы они сидели тихо и не шумели. Чем ближе я подходила, тем больше мне хотелось рассмотреть эту лосиху поближе. Наконец она увидела нас и посмотрела в нашу сторону, пока я боролась со своей совестью.
Я никогда не узнаю, чем бы все закончилось, потому что в тот момент, когда я подошла достаточно близко, чтобы выстрелить, Олив издала визг чистого восторга, и я увидела, как из высокой травы поднялся маленький рыжевато-коричневый теленок. Дети заговорили все разом, а лосиха что-то хрюкнула своему детенышу. Мы были всего в нескольких десятках метров от нее, когда она решила, что мы ей не нравимся. Ее уши заложило назад, волосы на плечах встали дыбом, а ворчание приобрело очень недружелюбный оттенок. Через минуту лосиха вывела своего теленка на глубокую воду, и они поплыли к противоположному берегу реки. Я видела, как они выбрались на берег и пошли по лосиной тропе, скрывшись из виду.
Я посадила Луиса верхом на лошадь, и мы вчетвером очень тихо прошли по травянистому участку, где, как мне показалось, могли кормиться другие лоси. Мы не увидели ни одного, и тогда дети стали жаловаться, что ужасно проголодались. Я тоже проголодалась. Мы присели на берегу отдохнуть, и я увидела радужную форель, плавающую на мелководье.
Я всегда носила с собой в шляпе несколько мушек и рыболовных крючков. Привязав мушку к веревке, я закинула ее, используя веревку как леску. Форель взяла мушку примерно на пятом забросе, и я подтянула ее к себе. Порыбачив еще немного, я поймал двух щук, и мы вернулись к лагерю. Я развела костер и поджарила форель и одну из щук на деревянных палочках. Дети поделили форель, а я съела щук. Как правило, у щук мутный вкус, и эти щуки тоже напоминали мне вкус собачьего корма. Но это было лучше, чем ничего.
Чуть дальше вверх по реке мы наткнулись на двух оленей с обрубленными шипами рогов. Они наблюдали за нами, но вскоре после того, как я их увидела, испугались и скрылись в кустарнике. Чуть позже то же самое произошло с двумя лосями. Они увидели нас и убежали в ивы, пока я доставала свое ружье. Я была так разочарована и обескуражена, что мне хотелось выть.
Мы увидели четырех лосей, считая теленка, и не попали ни разу, и я решила, что добыть хотя бы одного будет гораздо сложнее, чем я думала. Я взяла с собой 22-й калибр, а также 30/30, и через некоторое время с его помощью подстрелила тетерева. Я уже потеряла всякую надежду добыть лося и готова была повернуть назад, чтобы отправиться в долгий путь домой, когда увидела в зарослях впереди его спину.
Я шикнула на детей, и начала подходить ближе, чтобы получше рассмотреть его. Передо мной был молодой лось, вероятно, годовалый. Как раз подходящий размер для того, что мне было нужно. Он кормился, поедая сорняки и полностью опуская голову в воду реки, чтобы набрать в рот воды. И я выстрелила. Он упал с большим всплеском, и я сказала детям, что они уже могут поднять голову и посмотреть на ситуацию. К счастью для нас, молодой лось не умер сразу же там, в глубокой, мутной воде. Не знаю, как бы мне удалось вытащить его на берег для разделки. Когда я подошла к нему, он все еще пытался выбраться на берег. Мой выстрел повредил ему спину. Как только он оказался на суше, я добила его выстрелом в голову.
Лось, обезумев от ярости, бросился на меня, мотая голову то в одну, то в другую сторону. Я была до смерти напугана. Но в итоге он упал без сил до того как приблизился ко мне.
После я увидела плачущую Олив, прислонившуюся к дереву. Валу и Луиса тоже стояли с заплаканными лицами, и мне стало еще хуже, чем прежде. Но я напомнила себе, что это нужно сделать, чтобы накормить детей, вытерла им глаза и объяснила им все, что могла. Примерно в это время рядом с ними появился дикобраз, и это отвлекло их от мыслей о лосе.
Разделывать лося, даже годовалого — не самое веселое занятие. Я принялась за дело, и это была самая трудная работа, за которую я когда-либо бралась в жизни. Дети пытались помочь, но больше только мешали. А пока я работала, меня не покидала мысль о том, что я добыла лося не по сезону. Что будет, если меня обнаружат? Отнесется ли инспектор с пониманием ко мне?
Когда работа была закончена, я развела небольшой костер, чтобы сварить куропатку, которую я подстрелила, и несколько кусков лосиного мяса для нашего ужина, а бульон отдала Луису, который пил его через свою бутылочку. После еды я почувствовала себя лучше, погрузила мясо на лошадь и мы отправились домой. Однако начало быстро темнеть, и все мы очень устали – мы решили не продолжать путь, а заночевать в лесу.
Мы вышли на берег реки, расстелили там кусок брезента, часть под и часть над собой, и попытались заснуть. Комары не давали нам это сделать, и остаток ночи я просидела над детьми, отгоняя над ними комаров ивовой веткой. Рассвет наступил около четырех часов, и мы снова тронулись в путь.
Я никогда не забуду тот ранний утренний поход к нам домой. Всю дорогу мои руки были красными от укусов комаров, и эти мучения были почти невыносимы. Когда мы пришли, сосед дал нам немного муки, которую он сделал сам, перемолов пшеницу на ручной мельнице, и первым делом я развела огонь в печи и испекла горячие лепешки. Мука была грубой и немного пыльной, но с лосиным стейком и зеленью, обжаренной в лосином жире, эти лепешки стали отличным блюдом. Потом я занялась консервированием мяса.
Это был единственный лось в моей жизни, которого я добыла в запрещенное время. Когда той осенью наступил сезон охоты, я получила бесплатное разрешение на охоту и сразу отправилась за запасом мяса на будущую зиму. В тот раз мне пришлось еще тяжелее.
Первого легального лося, которого я попыталась добыть, я ранила выстрелом, который, должно быть, пробил часть его легких. Он скрылся в густых зарослях, и я, взяв нашу собаку, пошла за ним вместе с ней. Пес загнал его в реку, а он переплыл ее, и стоял, хрипя и кашляя, на противоположном берегу, слишком далеко, чтобы я могла использовать на него свою единственную оставшуюся гильзу. Пес поплыл по реке, преследуя его, и начал бороться с ним на мелководье.
Один из наших соседей по участку услышал, как я стреляю, и подошел помочь. Он погрузил нас с Олив в небольшое каноэ, и мы поплыли к тому месту, где собака преследовала лося. Когда мы подошли вплотную, сосед использовал мой последний патрон, но промахнулся.
Пока мы добирались до него, наш пес уже буквально висел у лося на плечах и кусал его за шею. Я схватила 22-й калибр соседа, который лежал на дне лодки, и выстрелила лосю прямо в ухо. Он бесшумно осел в воду, оставив собаку плавать в воде. Пес был так измотан этой суматохой, что нам пришлось помочь ему выбраться на берег. После мы изо всех сил пытались найти застреленного лося. Но течение унесло его вниз по реке, и прошло несколько дней, прежде чем мы его нашли. Туша лежала на мелководье в устье ручья, мясо было уже испорчено.
Однако вокруг было еще много других. По ночам мы слышали, как они дерутся, хрюкают и фыркают, а иногда их рога сталкиваются с таким громким звуком, как будто топор бьет по пустому бревну. Ранним утром на заросшем бурьяном берегу реки я видела до пяти особей одновременно. Я ждала и выбирала того, кто мне нужен, и в тот раз добывала его без труда.
Той осенью река была полна уток и гусей, а рябчики так вообще были повсюду, куда бы я ни заходила в лесу. У меня было много патронов для 22-го калибра и всегда несколько патронов 30/30-го калибра. Я консервировала все, что добывала, и больше не беспокоилась о нехватке мяса. Жизнь начала налаживаться.
Несколько неженатых мужчин приходили и пытались завести со мной знакомство, но мне это было неинтересно. Все, чего я хотела, — это расчистить побольше земли и купить пару коров и упряжку лошадей. Молодая вдова-домохозяйка каждый день доказывала сама себе, что может позаботиться о своей семье и добиться успеха.
Но не успела зима закончиться, как наступил новый кризис. К февралю почти вся наша еда закончилась, кроме мясных консервов и нескольких банок овощей. Мы использовали последнюю муку ручного помола, которую дал нам сосед, и мы снова отчаянно нуждались в продуктах. Денег у меня не было, но я решил пройти несколько километров по дороге, что была неподалеку, до ближайшего магазина в поселке, и попытаться взять необходимые нам продукты в кредит.
Я оставил троих детей у знакомых, соседей в полутора милях ниже по реке, и отправился в путь холодным ветреным утром. Мне предстояло идти по дороге, но по ней в день проезжало всего несколько упряжек и саней, и идти по глубокому снегу было очень тяжело.
Мне не повезло получить кредит под будущий урожай картофеля. Это были тяжелые времена, и, полагаю, торговцы не могли позволить себе подобной щедрости. Сначала я пыталась купить обувь для себя и детей. Мы очень нуждались в ней. Но в магазине мне отказали.
Однако одна добрая женщина, управляющая рестораном, хорошо ко мне отнеслась. Она угостила меня хорошим ужином и сунула мне в карман шоколадку. Я проследила за тем, чтобы она получила свой картофель, когда придет время урожая.
Другой владелец магазина сказал мне, что не может позволить мне брать вещи в кредит, но он дал мне два доллара наличными. Я знала, куда потратить часть этих денег — на овсянку и сахар, которые я обещал Луису, Вале и Олив, когда вернусь домой. А вот от обуви придется отказаться.
Сердце мое было разбито так сильно, как никогда в жизни.
Дочь Вала и ее брат Луи позируют у своей хижины в 1932 году. Фото: outdoorlife.com
Наконец, я решила предпринять еще одну попытку. Некоторые из моих соседей по реке торговали в магазине в нескольких километрах к востоку от нашего поселка. Там же у меня была подруга. Я пошла туда по железной дороге и пытался попытать счастья там. Тогда я не до конца представляла, каким далеким предстоит путь, и рассчитывала, что идти придется не более 10 миль (16 км). В итоге идти пришлось в два раза дольше.
Когда я отправилась в путь, было уже темно. Железнодорожные шпалы были покрыты ледяной коркой, и идти было очень тяжело. Моя одежда тоже вряд ли подходила для холодной ночи: джинсовый комбинезон, мужские рабочие носки, мокасины и старый шерстяной свитер с вывернутыми локтями, надетый под джинсовую куртку.
Я всегда боялась темноты, в любое время и в любом месте, и не могу передать, каким испытанием была эта прогулка. Все, о чем я могла думать, — это бродяги, о которых я слышала страшные истории, железнодорожные бомжи, и я тряслась от каждой тени.
Я добралась до одинокой маленькой станции в 15 милях (24 км) от своего дома в полночь и спросила начальника станции, могу ли я отдохнуть до рассвета. Я легла на пол у большой печки-буржуйки. Было тепло и уютно. Я начала засыпать, но тут меня начали беспокоить дети и вероятность того, что если я приду домой позже, чем обещала, то они могут попасть в беду, устроив пожар. Тогда я встала и снова зашагала по шпалам.
Когда я добралась до дома знакомых, было уже два часа ночи. Хозяйка приготовила мне сэндвич и чашку горячего молока, и я завалилась в постель. Она разбудила меня в девять часов утра, как я и просила. Также она одолжила мне еще 2 доллара, и я отправилась с ними в местный универсальный магазин. Его владелец с недоверием уставился на меня, когда я выложил ему свою историю.
Первым делом он разрешил мне взять в кредит три пары обуви, в которых мы так отчаянно нуждались. Затем он позаботился о моем списке продуктов. Восемь фунтов овсянки (3,6 кг), три фунта риса (1,3 кг), пять фунтов бобов (2,3 кг) и пять фунтов кускового сахара, и — в качестве бонуса — трехфунтовое ведро клубничного джема (1,3 кг).
В то утро я вышла из поселка в 10 часов утра с почти 30 фунтами провизии в рюкзаке на спине (13,6 кг – прим. редактора).
В то утро выпало очень много мокрого снега, и 15-мильная прогулка казалась бесконечной, каждая миля длиннее предыдущей. Мой рюкзак становился все тяжелее и тяжелее, и где-то во второй половине дня я начала спотыкаться и падать. К тому времени я так устала, а спина так жестоко болела от тяжести рюкзака, что мне хотелось лечь на снег и уснуть. Однако после каждого падения я поднималась на ноги и, пошатываясь, шла дальше.
Я и по сей день не знаю, когда я добралась до нашего дома, но это было уже далеко за полночь. Пес встретил меня во дворе. Я выскользнула из-под рюкзака, стянула с себя мокрые мокасины и носки и, не снимая одежды, забралась в постель. Дети спали. Последнее, что я помню — как позвала собаку, чтобы она легла у моих ног погреть меня. Дети разбудили меня в полдень следующего дня, накормили завтраком и немного растёрли мои затекшие ноги и ступни.
Следующей осенью, собрав урожай картофеля, я полностью выплатила свой долг продавцу в поселке, за исключением одного пункта. Я никак не могла расплатиться с ним за его доброту, проявленную ко мне, когда я была без гроша в кармане и имела дома троих голодных детей.
Мне предстояло совершить еще много походов в те годы, предшествовавшие моему отъезду из района проживания, и большую часть своих торговых сделок я совершала в магазине того же продавца. А когда времена стали для нас с детьми получше, он, его жена и дочь часто приезжали к нам, и уже сами покупали у меня овощи и яйца.
Героиня рассказа и уплывающий лось в 1932 году. Фото: outdoorlife.com
Источник: ohotniki.ru
