НАТАСКАЛ…
Дивная стоит нынче зима: хорошая пороша, солнечные дни, морозец не крутой, не мешает ходить завируха.
Раздолье охотнику.
И то сказать, опостылели нашему брату оттепели, туманы и дожди средь зимы — радуемся каждому погожему дню.
Вот только зверь будким стал, на слуху лежит, настеганный — трудно такого взять без доброй собаки.
Но, случается, если собака не подвела, то охотник сплоховал.
А и без добычи, когда славный денек, возвращаться не горестно. Дышится легко, думается ясно. Сам ты какой-то не такой. Добрее, что ли, становишься? И к людям ласковее, и к делу сноровистее. Вот и получается, что всегда есть от охоты польза.
А воротник жене не принес, так это не беда. Раз на раз не приходится. Зато сколько расскажешь ей интересного! Как зверь лежал, как целился ты, как стрелял. Она только руками всплеснет и вымолвит:
— Какой же ты у меня славный! Отдохни, устал, поди?
И ты мирно уснешь, причмокивая, как когда-то в далеком детстве под убаюкивание матери. Будут тебе сниться лес, полный зверя, умный, все понимающий пес Брутик и любимая жена Алла Ивановна, трепетно принимающая из твоих рук огневку…
А утром разбудит тебя Брутик, лизнув в нос и как бы извиняясь: «Оплошали мы с тобой, хозяин». Тут опять вспомнится тебе все, как было…
Так думал я о своем приятеле Аполлоне Захаровиче, возвратившись с одной неудачной охоты на лисиц. Ведь опытнейший охотник, а попал впросак. Вот как все произошло.
Номер ему достался отменный, у сухого, кочкаристого болота, поросшего кустарником и мелкой березкой. Самое лисье место. Вокруг сплошняком нарыск. Залегают, залегают тут лисы!
Пошли загонщики, с ними Брутик, молодой жесткошерстный фоксик первого поля. Брутик метался в кочкарнике, забирался в самые крепкие места и, улавливая лисий запах, волновался все больше и больше.
Нельзя сказать, чтобы Захарыч не занимался с ним и его не натаскивал. Старался, беспокоился. И нюхать давал лису, и, стрельнув, в нору пускал. Все выполнял Брутик. К примеру, команде «аппорт» Захарыч обучал его на утиной охоте.
С берега он бросал подальше в камыш добытую утку, одновременно стреляя в воздух. Брутик сломя голову бросался в воду, долго возился, сопел, пока наконец не появлялась из камыша его квадратная морда. Утку приносил, но долго не желал отдавать.
|
|
Весной Захарыч с сыном Саней обучали Брутика выполнять эту команду с помощью мячика. Команду «мячик» Брутик исполнял с блеском. Даже в машине при слове «мячик» он вскакивал, бешено вращая головой.
Поднятая, надо полагать, не без помощи загонщиков и Брутика, сиводушка рысцой, а где и мелкими прыжками уходила между кочек. Ее-то, идущую прямо на номер, и приметил Захарыч. Напустил метров на двадцать и выстрелил. По месту попал. Вот она лежит. Пушистая вся, мех первостатейный, темногрудая, редкого окраса. Вроде как пришлая, таких здесь давно не видали.
От радости Захарыч забыл, что на номере стоит, размечтался: Аллу Ивановну в лисьем воротнике представил.
Где-то Брутик голос подал. Опомнился лисятник. Замер, стоит. Авось еще пофартит ненароком?
Пока гон слушал, мертвая лиса оживать стала. Шевельнула хвостом, ухом повела и голову приподнимает. Потом, разом вскочив, юркнула за ствол сосны и шаткими прыжками замелькала среди деревьев. Захарыч оторопел, засуетился.
Вскинул ружье. Да вроде близко, разбить можно. Лиса уже увереннее бежит, на галоп перешла. И Захарыч влево отскочил, вправо, чтобы получше выцелить. А кумушка все шибче прет, через пни и кочки сигает, как и не битая вовсе.
Тут и Брутик подоспел, скачет вокруг хозяина. А ему по лисе стрелять уже несподручно и далеко. Бросился Захарыч Брутика на след напускать. Натек Брутик и пустился с голосом. Ну тебе гончак вылитый! Сзади, и тоже с голосом, размахивая руками, Захарыч:
— Взять, Брутик, взять, хватай ее, хватай!
А лиса недалеко убежала, но понорилась. И как ни старался Захарыч с помощью Брутика достать ее — не вышло, мертво сидела, а может, отнорок был. И вот какую картину я увидел, подойдя к месту события. Загонщики и стрелки стояли полукругом.
В центре — Захарыч. Шапка сбилась на затылок, куртка расстегнута. Отчаянно жестикулируя, он взволнованно изображал все, что произошло. Слушая, мы хохотали до слез. В конце концов комичность ситуации дошла и до самого незадачливого охотника. Огорчение, растерянность сошли с его лица, и вскоре он уже смеялся вместе со всеми.
Возвратились без добычи. Но что шкурка лисы в сравнении с веселым настроением коллектива? А воротник Аполлон Захарович Алле Ивановне добыл-таки в другой раз.
СПЯТ ЛИ НА СТРЕЛКОВОЙ ЛИНИИ?
— Вы говорите, не спят? — подбоченясь, произнес не по годам жизнерадостный и подвижный дед Порфирьевич. — Еще как!
Жарко пылала печь, потрескивали сухие дрова. В охотничьем домике было тепло и уютно. Намаявшиеся за день охотники, сытно поужинав и напившись горячего чаю, разомлели. За окнами сумерки уже давно уступили место непроглядной тьме.
Порфирьевич продолжал:
— В ту пору я в этих местах лесником работал. Ни одна охота без меня не проходила, каждый кустик и деревце знаю. Всякого люда повидал.
|
|
Охотились, значит, мы на кабана. Зверь сторожкий, умный, выдержанный. Бывало, рядом пройдешь в камышах — не встанет. Дисциплина в стаде, скажу вам, не чета нашей. У нас как? Старший раз сказал, другой, третий, а потом сам пошел и сделал. Средь кабанов не так.
Вот почуял вожак опасность — фыркнул, принюхивается. Остальные затихли, ждут. Ухнул — пулей летят. Вроде панический бег и ничто их не остановит. Но опять ухнул вожак — мигом замрут все. Охота на кабана — серьезней некуда.
Нас было человек семнадцать. Разбились на две группы: одна — на номера, другая — в загон. Я загоном руководил. Выждав время, протрубил сигнал, и мы двинулись. Вскоре выстрел на левом фланге. Хорошо-о-о! Сразу веселее идти!
А дальше шум какой-то впереди слышен, суматоха, крики. Вот справа кто-то отдуплетился. Уж не беда ли стряслась, думаю, не попорол ли кого кабан? Прибавили ходу. Вышли на номера и ничего понять не можем.
Васька Сердюк, тракторист, за деревом прячется и что-то мычит. Подхожу ближе. Между нами сухая дренажная канава.
— Ты чего за деревом прячешься? — напускаюсь на него.
Васька вышел из-за дерева и тычет пальцем влево:
— Секач там, туды побег!
— Откуда шел? — спрашиваю.
Васька показывает на канаву.
— Ну и что, почему не стрелял?
— Так с ружжом…
— Понятно, что с ружьем, а не с палкой стоишь!
— Дык и он с ружжом…Секач!
— Ты что, малый, рехнулся? Может, показалось, Вася?
— Не-а, — машет головой Васька.
— Ладно, пойдем, Вася, к стрелкам, разберемся.
|
|
На правом по ходу загона фланге возгласы, смех. Подходим и глазам не верим. Лежит секач, килограммов под двести, пожалуй, а на нем, как и говорил Васька, ружье. Обычное, двуствольное, двенадцатого калибра.
Кабан упал на правый бок, а ружье висит на левом, ближе к холке, стволами вперед, приклад вниз свисает. Начальник хозяйства стаскивает с кабана ружье, рассматривает — заряжено. Тут уж не до смеха. Гляжу, а это ружье Миколы Драча, местного охотника. А он где?
Нет Драча. Аукаем. Не отзывается. Посылаем на машине двоих охотников — искать. Возвратились они минут через тридцать. Драча обнаружили километрах в полутора от места охоты. Драч, испуганный, бледный, шел по направлению к селу. Когда он немного успокоился, вот что выяснилось.
Номера были расставлены вдоль осушительной канавы, разделявшей лес и примыкавшее к нему болото. Драч увидел в канаве пень и решил посидеть на нем в ожидании гона. Ружье поставил между колен и незаметно для себя задремал. Ружье склонилось, ремень провис, образовав петлю.
Поднятый секач вышел на левый фланг. После первого безвредного выстрела заскочил в канаву, стал по ней уходить вдоль стрелковой линии. Пробегая мимо спящего на пне Драча, рылом попал в петлю ремня и с ружьем перепуганного насмерть охотника помчался на обомлевшего Ваську Сердюка.
Не растерялся только Петр Приходько, тоже местный охотник. Он и завалил кабана дуплетом. Правда, как утверждал Приходько, ружья он не заметил: секач, выскочив из канавы, пер через лозняк.
С тех пор Драч с нами долго на охоту не ходил. Кому приятно быть мишенью для шуток! А вы говорите, не спят на стрелковой линии, — заключил Порфирьевич под веселый смех охотников.
Источник: ohotniki.ru
